— Готово, — прошептал Абаддон. — Он сдержал свое слово — души его воинов влились в него.
— Сделайте то же самое, — приказал Декадо. Тридцать, склонив головы, опустились на колени перед своим вождем. Декадо ничего не чувствовал, но знал, что они подчинились ему.
— Дек, это ты? — крикнул Ананаис.
Декадо сделал ему знак молчать и вышел навстречу Падаксу.
Черный меч просвистел в воздухе — серебряная сталь отразила его. Бой начался. Тенака с трепетом следил, как кружат воины, с лязгом сводя свои клинки.
Время шло, и отчаяние начинало сквозить в каждом движении Падакса. Страх проник в его сердце. Он предвосхищал каждый ход своего противника, но тот двигался с такой скоростью, что предвидение ничего не давало Падаксу. Храмовник попытался навести на врага панику, но Декадо только засмеялся: он не боялся смерти. Тогда Падакс понял, что обречен, и его глубоко уязвила мысль, что причиной его гибели станет простой смертный. Он бросился в последнюю отчаянную атаку, и ужас пронзил его: он увидел удар Декадо за миг до того, как обрушился меч.
Серебряная сталь отбила черный клинок и вошла Храмовнику в пах. Падакс упал, кровь ручьем хлынула на траву, и души его воинов погибли вместе с ним.
Солнце брызнуло, рассеяв мрак, и Тридцать поднялись с колен, дивясь тому, что остались живы.
Аквас вышел вперед.
— Как? Как удалось тебе победить?
— Никакой тайны тут нет, Аквас, — мягко ответил Декадо. — Он был всего лишь человек.
— Но и ты тоже человек!
— Нет. Я Декадо. Ледяной Убийца! И тот, кто идет за мной, делает это себе на погибель.
Декадо снял шлем и глубоко вдохнул в себя утренний воздух. Тенака потряс головой, словно желая стряхнуть облепившую его паутину страха.
— Дек! — позвал он.
Декадо улыбнулся, подошел к нему, и они по воинскому обычаю пожали друг другу запястья. Ананаис, Галанд и Парсаль обступили их.
— Клянусь всеми богами, Дек, ты выглядишь прекрасно. Просто великолепно! — тепло сказал Тенака.
— Ты тоже, генерал. Я рад, что мы поспели вовремя.
— Не скажешь ли ты мне, — спросил Ананаис, — отчего умерли все эти воины?
— Только если ты мне скажешь, почему носишь маску. Это же просто смешно, когда такой, как ты, бахвал прячет свои божественные черты!
Ананаис отвернулся, все застыли в неловком молчании.
— Неужели никто так и не представит меня нашему спасителю? — вмешалась Валтайя.
Тридцать, постояв немного в стороне, разбились по шестеро и пошли собирать хворост.
Аквас, Балан, Катан и Абаддон устроились под одиноким вязом. Катан развел огонь, и все четверо расселись вокруг, в молчании глядя на пляшущее пламя.
— Говори, Аквас, — мысленно передал Абаддон.
— Меня печалит, Абаддон, что наш вождь не принадлежит к нам. Я не впадаю в гордыню, но Орден очень древний, и главным для нас всегда было духовное. Мы идем на войну не затем, чтобы насладиться смертоубийством, но затем, чтобы умереть во имя Света. Декадо — самый настоящий убийца.
— Ты Сердце Тридцати, Аквас, — и тобою руководит чувство. Ты прекрасный человек — ты переживаешь... ты любишь. Но порой чувства ослепляют нас. Не спеши судить Декадо.
— Как он сумел убить Храмовника? — спросил Балан. — Это просто непостижимо.
— Ты Глаза Тридцати, Балан, — и все-таки этого не видишь. Но я не стану тебе объяснять. В свое время ты сам мне все скажешь. Я верю, что Декадо послал нам Исток, — и я принял его. Кто-нибудь из вас скажет мне, почему нас возглавляет он?
— Потому что из нас он самый меньший, — улыбнулся темноглазый Катан.
— Но не только.
— Это единственное, что ему предназначено, — сказал Аквас.
— Объясни, брат, — попросил Балан.
— Будучи просто рыцарем, он не смог бы ни общаться, ни странствовать с нами: он постоянно чувствовал бы себя униженным. Но мы идем на войну— это ему знакомо. Отсутствие дара уравновешивается для него званием вождя.
— Хорошо, Аквас. А теперь, пусть теперь Сердце скажет нам, где опасность.
Аквас закрыл глаза и сосредоточился. Несколько минут он хранил молчание.
— Храмовники еще заявят о себе. Они не смирятся со своим поражением и не оставят его неотомщенным.
— Что еще?
— Еще— Цеска отрядил тысячу человек для подавления Скодийского мятежа. Не пройдет и недели, как они будут здесь.
Шагах в тридцати от их костра сидели Декадо с Тенакой, Ананаисом, Басурманом и Мухой.
— Расскажи-ка, Дек, — сказал Ананаис, — как тебя угораздило сделаться вождем этих колдунов? Тут, должно быть, целая история.
— Почем ты знаешь — может, я сам колдун?
— Нет, серьезно, — прошептал Ананаис, покосившись на рыцарей в белых плащах. — Странные они какие-то — все время молчат.
— Ошибаешься. Они разговаривают — только мысленно.
— Вздор! — Ананаис сложил пальцы в знак Хранящего Рога и приложил ладонь к сердцу.
— Я правду говорю, — улыбнулся Декадо и подозвал к себе Катана. — Давай, Ани, спроси у него что-нибудь.
— Неловко как-то, — пробормотал Ананаис.
— Я спрошу, — вызвался Муха. — Скажи, друг мой, это правда, что вы умеете разговаривать... э-э-э... не разговаривая?
— Правда, — мягко ответил Катан.
— Не мог бы ты нам показать, как вы это делаете!
— Каким образом?
— Попроси вон того, высокого, — понизил голос Муха, — чтобы он снял шлем, а потом надел снова.
— Если тебе это доставит удовольствие — пожалуйста, — сказал Катан, и все взоры обратились на воина шагах в сорока от них. Он послушно снял шлем, улыбнулся и надел снова.
— С ума сойти! — воскликнул Муха. — Как тебе это удалось?