— Это трудно объяснить. Извини меня. — Катан, поклонившись Декадо, вернулся к своему костру.
— Говорил же я, — сказал Ананаис. — Странные они — не такие, как мы.
— В наших краях такие тоже встречаются, — вступил в разговор Басурман.
— И чем же они занимаются? — спросил Муха.
— Да ничем. Мы их жжем на кострах.
— Не слишком ли сурово?
— Возможно, — пожал плечами чернокожий. — Но делать нечего — так уж заведено.
Тенака оставил их и прошел к тому месту, где сидела Рения с Валтайей, Парсалем и Паризой. При виде его у Рении забилось сердце.
— Не хочешь ли пройтись со мной немного? — спросил он. Она кивнула, и они отошли от костров. Солнце сияло ярко, высвечивая серебряные нити в его волосах. Ей ужасно хотелось прикоснуться к нему, но чутье советовало не спешить.
— Прости меня, Рения. — Он взял ее за руку.
Она заглянула в раскосые лиловые глаза — и увидела в них страдание.
— Ты правду сказал тогда? Ты в самом деле убил бы меня кинжалом?
Он покачал головой.
— Хочешь, чтобы я осталась с тобой? — тихо спросила она.
— А ты хочешь?
— Это единственное, чего я хочу.
— Тогда прости меня, дурака. В этих делах я полный профан. Всегда был неуклюж с женщинами.
— Чертовски приятно слышать, — улыбнулась она. Ананаис, наблюдавший за ними, перевел взгляд на Валтайю. Она смеялась, говоря о чем-то с Парсалем.
«Зря я не позволил тому полулюду убить меня», — подумал Ананаис.
Путь до Скодии занял три дня: приходилось соблюдать осторожность. Аквас сказал Декадо, что после стычки у сожженной деревни командир Дельнохского гарнизона разослал караулы по всему Скултику и его окрестностям, а на юге в поисках мятежников рыщут конники Легиона.
Тенака, выбрав время, переговорил с предводителями Тридцати — он слышал множество преданий, но по сути мало что знал об Ордене. Если верить легендам, Тридцать — полубоги, наделенные сверхъестественными способностями, и их призвание — погибнуть в битве со злом. В последний раз они появились в Дрос-Дельнохе, где под водительством альбиноса Сербитара сражались вместе с Бронзовым Князем против орд Ульрика, величайшего надирского полководца всех времен.
Но из разговора с ним Тенака так почти ничего и не понял.
Они были вежливы — даже дружелюбны, — но их ответы проплывали в воздухе, как дым, который обычному человеку ухватить не под силу. Декадо вел себя точно так же: он только улыбался и переводил разговор на другое.
Тенака не отличался особой религиозностью, но в присутствии монахов-воинов чувствовал себя неуютно и постоянно возвращался памятью к словам слепого провидца.
«Золото, Лед и Тень... » Старец предвидел, что трое сойдутся вместе. И они сошлись. Предвидел он и угрозу со стороны Храмовников.
В первую ночь их путешествия Тенака подошел к старшему из рыцарей, Абаддону, и они вдвоем удалились от костра.
— Я видел тебя в Скултике, — сказал Тенака. — На тебя нападал полулюд.
— Да. Прости мне этот обман.
— Зачем ты это устроил?
— Это было испытание, сын мой. Не только для тебя, но и для нас.
— Я не понимаю.
— Тебе и не нужно понимать. Не бойся нас, Тенака. Мы пришли, чтобы помочь тебе, чем только сможем.
— Но почему?
— Потому что так мы служим Истоку.
— Не можешь ли ты ответить мне без своих божественных загадок? Вы люди — какая у вас цель в этой войне?
— Никакой — в понятиях этого мира.
— Тебе известно, зачем я сюда пришел?
— Да, сын мой. Чтобы очистить душу от вины и печали, омыв ее кровью Цески.
— А теперь?
— Теперь ты во власти того, что сильнее тебя. Печаль растворилась в любви, вина осталась. Ты не откликнулся на зов — и позволил, чтобы полулюды Цески перебили твоих друзей. Ты спрашиваешь себя, не могло ли бы все обернуться иначе, если бы ты пошел с ними. «Мог бы я победить полулюдов или нет» — вот чем ты мучаешь себя.
— Мог бы я победить полулюдов?
— Нет, сын мой.
— Могу ли я победить их теперь?
— Нет, — печально повторил Абаддон.
— Тогда что мы здесь делаем? Какой от нас прок?
— Ответить на это должен ты сам — ты наш истинный вождь.
— Я не Факелоносец, монах! Я человек. Я сам хозяин своей судьбы.
— Разумеется, я с тобой не спорю. Но ты человек чести. Можешь ли ты сбежать от ответственности, которую взял на себя? Нет — ты никогда не поступал так и никогда не поступишь. Именно это делает тебя тем, кто ты есть. Именно поэтому люди идут за тобой, хотя им ненавистна кровь, которая течет в твоих жилах. Они доверяют тебе.
— Я не любитель безнадежных дел, монах. Ты, может, и хочешь умереть, а я — нет. Я не герой — я солдат. Когда битва проиграна, я отступаю и перестраиваю свои ряды; когда война окончена, я откладываю свой меч. Никаких отчаянных атак, никаких сражений до последнего.
— Я понимаю тебя.
— Тогда знай: какой бы безнадежной ни была эта война, я буду биться до победы. На что бы ни пришлось мне пойти, я пойду на это. Хуже Цески не может быть ничего.
— Сейчас ты говоришь о надирах. Хочешь получить мое благословение?
— Не смей читать мои мысли, будь ты проклят!
— Не мысли твои я читаю, а только слова. Ты знаешь, как надиры ненавидят дренаев, — ты сменишь одного кровавого тирана на другого, вот и все.
— Возможно. Но я попытаюсь.
— Тогда мы поможем тебе.
— Так просто? Без просьб, без уговоров, без советов?
— Я уже сказал тебе, что твой надирский план слишком опасен. Я не стану повторяться. Ты вождь — и решать тебе
— Я говорил только с Арваном. Другие не поняли бы.
— Я никому не скажу.
Тенака оставил его и ушел один в ночь. Абаддон сел, прислонившись спиной к дереву. Он устал, и на душе было тяжело. Хотел бы он знать, испытывали ли другие настоятели, его предшественники, такие же сомнения.