— Да, это уже немало, — согласился Муха.
— А с другой стороны, на кой такая жизнь? Того и гляди в Скодию пошлют — опять своих убивать. Свинская жизнь, одно слово.
— Да уж. — Муха, держа нож за спиной, перехватил его покрепче, готовясь вогнать в горло собеседнику.
— Пожалуй, я все-таки воспользуюсь твоим предложением, — выбранившись, согласился вдруг солдат. — Третью ночь подряд в караул назначают. Обещай только, что разбудишь!
— Обещаю, — с великим облегчением сказал Муха.
Но тут из мрака вышел Басурман и перерезал горло третьему часовому. Муха не колебался ни минуты — его клинок, войдя в шею солдата пониже челюсти, проник прямо в мозг. Часовой упал, не издав ни звука, но Муха успел перехватить его взгляд и отвернулся.
Басурман подбежал к нему.
— Молодец. Освободим пленных и уберемся отсюда.
— Он был хорошим человеком, — прошептал Муха. Басурман схватил его за плечи.
— В Скодии тоже полегло немало хороших людей. Возьми себя в руки... надо спешить.
Двое пленных молча наблюдали за происходящим. Оба были в просторных сатулийских одеждах, и накидки с капюшонами наполовину скрывали их лица. Басурман перерезал их путы. Муха заглянул в лицо первому — тот откинул капюшон и сделал глубокий вдох. Лицо смуглое, волевое, с крючковатым носом над густой черной бородой. Глубоко сидящие глаза при луне тоже казались черными.
— Зачем это? — спросил он.
— После поговорим, — сказал Муха. — Лошади ждут вон там — только тихо.
Вместе с сатулами они углубились в лес и скоро нашли Белдера с лошадьми.
— А теперь скажи, зачем это тебе? — повторил сатул.
— Я хочу, чтобы ты проводил меня в свой лагерь. Мне нужно поговорить с сатулами.
— Ты не можешь сказать ничего такого, что мы захотели бы выслушать.
— Как знать.
— Я знаю, что ты дренай, и этого довольно.
— Ты ничего не знаешь. — Муха снял шлем и зашвырнул его в кусты. — Но сейчас не время спорить. Садись на коня и веди меня к своим.
— С какой стати?
— С такой, что ты у меня в долгу.
— Ничего я тебе не должен. Я не просил освобождать меня.
— Речь не об этом. Слушай меня, сын своего отца! Я вернулся с Гор Смерти, пройдя через туманы времен. Посмотри мне в глаза. Разве ты не видишь в них ужасов Шеола? Там я делил трапезу с Иоахимом, величайшим из сатулийских князей. Проводи меня в горы, и пусть твой вождь решит дело. Клянусь душой Иоахима, уж этим-то ты мне обязан!
— Легко тебе клясться великим Иоахимом, — настороженно сказал сатул, — ведь он умер больше ста лет назад.
— Он не умер. Дух его жив, и трусость сатулов удручает его. Он просил меня дать вам шанс вернуть свое — теперь дело за вами.
— Но кто ты такой?
— Ты найдешь мое изображение в вашей усыпальнице рядом с Иоахимом. Взгляни на мое лицо и скажи мне сам, кто я.
Сатул облизнул губы, недоверчивый, охваченный суеверным страхом.
— Бронзовый Князь?
— Да, я Регнак, Бронзовый Князь. А теперь веди меня в горы!
Всю ночь они ехали по Дельнохскому хребту через многочисленные перевалы, ведущие в сердце гор. Четыре раза их останавливали сатулийские дозоры, но каждый раз пропускали дальше. Когда утро перешло в день и солнце достигло зенита, они въехали в белый каменный город в тысячу домов, стоящий в чаше укромной долины. Все здания были одноэтажные, кроме одного — дворца правителя.
Муха никогда не бывал здесь — не многим дренаям это выпало на долю. Дети сбежались поглядеть на чужих, а когда путники добрались до дворца, вдоль дороги уже выстроилось человек пятьдесят воинов в белых одеждах, с кривыми саблями в руках. У дворцовых ворот, скрестив руки на груди, стоял человек, высокий и плечистый, с гордым лицом.
Муха остановил коня перед воротами и стал ждать. Человек разнял руки и вышел вперед, пристально глядя на Муху темно-карими глазами.
— Ты выдаешь себя за мертвеца? — спросил он. Муха молчал. — Тогда ты не будешь возражать, если я проткну тебя мечом?
— Я могу умереть так же, как всякий человек, — ответил Муха. — Со мной это уже однажды случилось. Но ты меня не убьешь, а потому оставь эти игры. Следуй своим же законам гостеприимства и предложи нам угощение.
— Ты хорошо играешь свою роль, Бронзовый Князь. Сойди с коня и следуй за мной.
Хозяин провел путников в западное крыло дворца и оставил совершить омовение в огромном мраморном бассейне. Юноши, прислуживавшие им, лили в воду ароматические жидкости. Бедлер хранил молчание.
— Нам нельзя задерживаться здесь надолго, князь, — сказал Басурман. — Сколько времени ты отведешь им?
— Не решил еще.
Басурман с головой погрузился в теплую воду. Муха подозвал слугу и попросил мыла. Тот с поклоном подал хрустальный сосуд. Муха вылил содержимое на голову и вымыл волосы, потом спросил бритву с зеркалом и побрился. Он устал, но после ванны почувствовал себя человеком. Когда он вышел по мраморным ступеням из воды, слуга накинул ему на плечи широкое одеяние и проводил его в спальню, где Муха нашел свою вычищенную одежду. Взяв из сумки свежую рубашку, Муха быстро оделся, расчесал волосы и привычно скрепил их повязкой. Потом, внезапно передумав, сорвал кожаную ленту и достал серебряный обруч с опалом в середине. Он водрузил обруч на лоб, и слуга подал ему зеркало. Муха поблагодарил, с удовлетворением отметив почтение на лице прислужника.
Подняв зеркало повыше, он оглядел себя.
Ну как, сойдет он за Река, Князя-Воителя?
Эту мысль подал ему Басурман, сказав, что люди всегда верят, будто другие сильнее, проворнее и способнее их. Все дело в том, кем себя вообразишь. А Муха, мол, может сойти и за принца, и за наемного убийцу, и за полководца.