Царь Каменных Врат - Страница 84

— Хуже всего то, — сказал он, — что ни у кого из нас нет будущего. Даже если мы переживем этот бой. Ананаис никогда не станет степенным женатым человеком. Он не крестьянин, не купец... Он бросит тебя в каком-нибудь придорожном городе. А я никогда не вернусь в свою усадьбу. Не видать нам счастья.

— Не пей больше, Галанд. Вино нагоняет на тебя хандру.

— Моя дочка была веселой девчушкой и большой озорницей. Много раз я шлепал ее и много раз утирал ей слезы. Знай я, что она проживет так недолго... А теперь вот Парсаль. Я надеюсь, он умер быстро. Это себялюбие во мне говорит, — сказал он вдруг. — Ни в одном живом существе не течет больше моя кровь. Когда я умру, станет так, как будто меня и не было.

— Друзья будут вспоминать о тебе.

Он убрал руку из-под ее ласковых пальцев и сердито посмотрел на нее.

— Нет у меня друзей! Нет и не бывало.

21

Император сидел в своем шелковом шатре, окруженный своими офицерами. Командующий армией Дарик сидел с ним рядом. Огромный шатер был поделен на четыре отделения: то, где собрались теперь воины, могло вместить пятьдесят человек, их же было только двадцать.

Цеска с годами растолстел, и кожа его сделалась бледной и нечистой. Темные глаза светились кошачьим лукавством — говорили, будто он изучил науку Черных Храмовников и умеет читать мысли. Военачальники жили в постоянном страхе — он мог внезапно указать на кого-то и крикнуть: «Предатель!» Человек, с которым это случалось, умирал ужасной смертью.

Дарик был самым доверенным его лицом и хитроумнейшим полководцем — только легендарный Барис, командир «Дракона», мог бы с ним сравниться. Уже в начале шестого десятка Дарик, высокий, жилистый и чисто выбритый, казался моложе своих лет.

Выслушав доклады и отчеты о числе убитых, он сказал:

— Эти набеги на первый взгляд кажутся случайными, но я чувствую за ними единство замысла. А как по-вашему, Маймон?

Черный Храмовник кивнул.

— Мы почти прорвали их оборону, и кое-что видно уже и теперь. Они загородили стенами два перевала, именуемые Тарск и Магадон. И ждут помощи с севера, хотя и без особых надежд. Командует ими, как вы и полагали, Ананаис, но их духовный вождь — та женщина, Райван.

— Где она теперь? — спросил император.

— В горах.

— Можете вы пробиться к ней?

— Из Пустоты — нет. Она защищена.

— Но ведь всех ее друзей оградить нельзя? — заметил Цеска.

— Нельзя, государь, — подтвердил Маймон.

— Тогда овладейте душой кого-нибудь близкого ей. Я хочу, чтобы эта женщина умерла.

— Да, государь, — но сперва мы должны преодолеть призрачную стену Тридцати.

— А что Тенака-хан? — резко бросил Цеска.

— Уехал на север. Его дед Джонгир два месяца как умер, и там зреет междоусобица.

— Отправьте письмо коменданту Дельноха — пусть следит, не покажутся ли надиры.

— Да, государь.

— А теперь оставьте меня — все, кроме Дарика. Военачальники с великим облегчением удалились в ночь.

Вокруг шатра несли караул пятьдесят полулюдов — самые крупные и свирепые из всего войска. Генералы старались не смотреть на них.

Цеска, помолчав, сказал:

— Все они меня ненавидят. Мелкие людишки с мелкими мозгами. Чем бы они были без меня?

— Ничем, государь, — сказал Дарик.

— Верно. Ну а сам ты, генерал?

— Государь, вы читаете в людях, как в открытой книге. Вам открыты их сердца. Я предан вам, но в тот день, когда вы во мне усомнитесь, я без промедления лишу себя жизни.

— Ты единственный преданный человек во всей империи. Пусть в живых не останется никого. Пусть Скодия превратится в бойню, о которой будут поминать во веки вечные.

— Как прикажете, государь. Против нас они не устоят.

— Нам помогает Дух Хаоса, Дарик. Но ему нужна кровь. Много крови! Целые океаны. Ему всегда мало.

Глаза Цески приобрели затравленное выражение, и он умолк. Дарик сидел очень тихо. То, что император безумен, еще не беда — беда, что его безумие усиливается. Дарик был странным человеком. Его не занимало ничто, кроме войны и стратегических задач, — и все, что он сказал императору, было чистейшей правдой. В тот день — а он непременно настанет, — когда безумие Цески обратится против Дарика, Дарик убьет себя. Ибо жить ему будет незачем. Дарик не любил ни одно человеческое существо, не поклонялся красоте. Живопись, поэзия, литература, горы и бурные моря не существовали для него.

Ремеслом его были война и смерть — но даже их он не любил, а только занимался ими.

Цеска внезапно издал смешок.

— Я был одним из последних, кто видел его лицо.

— Чье, государь?

— Ананаиса, Золотого Воина. Он стал цирковым бойцом, любимчиком черни. Однажды, когда он стоял, внимая их хвалебным крикам, я выпустил на него своего полулюда. Здоровенный был зверюга, на треть волк, на треть медведь. Ананаис убил его. Подумать только! Столько трудов пошло насмарку. Однако наш Золотой Воин потерял лицо.

— Каким образом, государь? Он испугался?

— Да нет, он потерял лицо в буквальном смысле. Это шутка! — Дарик должным образом посмеялся. — Ненавижу его. Он первый посеял семена сомнения. Он хотел поднять против меня «Дракон», но Барис с Тенакой-ханом остановили его. Благородный Барис! Ты знаешь, он был талантливее тебя.

— Да, государь. Вы мне уже говорили.

— Но не был столь предан. Ты будешь верен мне всегда, правда, Дарик?

— Да, государь.

— Ты ведь не захочешь повторить судьбу Бариса?

— Нет, государь.

— Странно, как в них сохраняются некоторые качества, — задумчиво произнес Цеска.

— Простите?

— Ведь он так и остался вожаком. Другие его слушаются — любопытно, почему?