Царь Каменных Врат - Страница 25

Ни слова более не говоря, он повернулся и повел монаха вверх по ступеням, к дубовой двери. Декадо остановился на пороге — за все годы в монастыре он ни разу не поднимался туда.

— Пойдем! — обернулся к нему настоятель.

За дверью было темно. Необъяснимый страх охватил садовника — казалось, его мир ускользает от него. Он задрожал, сглотнул комок, глубоко вздохнул и последовал за настоятелем.

Они шли через лабиринт коридоров, но Декадо не смотрел ни вправо, ни влево, не сводя глаз с серой сутаны идущего впереди. Настоятель остановился перед дверью в форме древесного листа. Ручки на ней не было.

— Откройся, — прошептал настоятель, и дверь медленно ушла вбок, в стену. За ней открылось длинное помещение Тридцать серебряных доспехов поблескивали в полумраке, покрытые ослепительно белыми плащами. Перед каждым стоял столик с мечом в ножнах и шлемом, увенчанным плюмажем из белого конского волоса.

— Знаешь, что это такое? — спросил настоятель

— Нет. — С Декадо градом лился пот. Он протер глаза, и настоятель с тревогой заметил в его взгляде прежнюю настороженность.

— Это доспехи, которые носили Дельнохские Тридцать, возглавляемые Сербитаром, — те, что погибли в бою во время Первой Надирской войны. Слышал ты о них?

— Конечно.

— Расскажи мне, что ты слышал.

— К чему все это, отец настоятель? Меня ждет работа в саду.

— Расскажи мне о Дельнохских Тридцати, — приказал настоятель.

Декадо откашлялся.

— Они были монахи-воины — не такие, как мы. Они обучались воинскому искусству долгие годы, а потом выбирали себе войну и шли на нее умирать. Сербитар привел Тридцать в Дельнох, и там они помогли Бронзовому Князю и Друссу-Легенде. Сражаясь вместе, они обратили вспять орды Ульрика.

— Но почему священники взялись за оружие?

— Не знаю, отец. Это для меня непостижимо.

— Так ли?

— Ты учил меня, что всякая жизнь для Истока священна и что убийство — преступление перед Господом.

— И все же мы должны сражаться со Злом.

— Но не оружием Зла.

— Допустим, мужчина занес копье над ребенком. Что ты будешь делать?

— Я остановлю его — но не убью.

— Как ты его остановишь? Ударом?

— Да, возможно.

— Допустим, он неудачно упал, ударился головой и умер?

— Нет... да... не знаю.

— Будет ли на тебе грех? Мы стремимся к миру и гармонии, сын мой, — мы жаждем их всею душой. Но мир вокруг нас диктует свои требования. В этой стране более нет гармонии. Здесь правит Хаос, и страдания народа ужасны.

— Скажи то, что хочешь сказать мне, отец.

— Это нелегко, сын мой, ибо мои слова причинят тебе великую боль. — Настоятель положил руки ему на плечи. — Это — Храм Тридцати. И мы готовимся выступить против Тьмы.

— Нет! — отпрянул Декадо.

— Я хочу, чтобы ты выступил вместе с нами.

— Я верил в тебя. Я тебе доверял! — Декадо отвернулся, увидел перед собой доспехи и, вздрогнув, обратился к ним спиной. — Я от этого хотел укрыться здесь: от смерти и от резни. От острых клинков и изувеченных тел. Я был счастлив здесь — а теперь ты отнял у меня счастье. Идите, играйте в солдатики. Я уже в эти игры наигрался.

— Ты не сможешь прятаться вечно, сын мой.

— Прятаться? Я пришел сюда, чтобы стать другим.

— Нетрудно стать другим, когда самая большая твоя забота — сорняки на огородной грядке.

— Что это значит?

— Это значит, что ты был полубезумным убийцей — человеком, влюбленным в смерть. Теперь я даю тебе шанс проверить, изменился ты или нет. Надень доспехи и выйди вместе с нами против сил Хаоса.

— Чтобы снова научиться убивать?

— Там видно будет.

— Я не хочу убивать. Хочу жить среди моих растений.

— Думаешь, я хочу на войну? Мне скоро шестьдесят. Я люблю Исток, люблю все, что растет или движется. Я верю, что жизнь — величайший дар во Вселенной. Но в мире есть зло, и с ним нужно бороться. Побеждать его. Чтобы другие могли насладиться прелестью жизни.

— Замолчи! — вскричал Декадо. — Ни слова больше! Проклятие!

Чувства, которые он подавлял долгие годы, бурлили в нем, и забытый гнев жег его ударами огненных плетей. Какой же он был дурак — укрылся от мира, копаясь в земле, словно какой-нибудь потный крестьянин!

Он шагнул к доспехам, стоявшим с правого края, и рука его сомкнулась на рукояти слоновой кости. Одним плавным движением он обнажил клинок, и сладкая дрожь пронизала его тело. Клинок был из стали-серебрянки, острый как бритва и идеально уравновешенный. Он повернулся к настоятелю и на месте прежнего господина увидел старика со слезящимися глазами.

— Этот твой поход, он имеет какое-то отношение к Тенаке-хану?

— Да, сын мой.

— Не называй меня так, монах! Никогда не называй. Я не виню тебя — я сам был дураком, когда поверил тебе. Ладно, я пойду с твоими монахами, но только чтобы помочь моим друзьям. И не дерзай командовать мною.

— Я никак не смогу командовать тобой, Декадо, — особенно теперь, когда ты выбрал свои доспехи.

— Мои доспехи?

— Узнаешь ли ты руну на шлеме?

— Это старинная цифра «один».

— Эти доспехи носил Сербитар. Теперь их будешь носить ты.

— Но ведь он был главой Тридцати?

— Как и ты.

— Вот, значит, каков мой жребий — возглавить сборище монахов, которым вздумалось поиграть в войну. Прекрасно — с чувством юмора у меня все в порядке.

Декадо расхохотался. Настоятель прикрыл глаза и вознес безмолвную молитву — за смехом он слышал крик страдающей души. Отчаяние охватило старого священника, и он вышел из комнаты, преследуемый раскатами безумного смеха.

«Что ты натворил, Абаддон?» — спросил он себя.